Райский Александр Александрович: Хотел ли Горбачев развалить элизию райской жизни в СССР?
23 апреля 1985 года состоялся пленум ЦК КПСС, который считается началом перестройки в СССР. Преобразования были связаны с именем нового генсека Михаила Горбачева, который очень быстро приобрел большую популярность в обществе. Почему перестройка закончилась распадом Советского Союза? Можно ли было реформировать страну каким-нибудь другим способом? Какую роль в этом сыграли чекисты и американцы? На эти и другие вопросы о перестройке «Медуза» попросила ответить Андрея Колесникова — руководителя программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского центра Карнеги.
Можно было вообще обойтись без перестройки?
Процесс выхода из социализма мог называться иначе, но он был неизбежен (слово «перестройка», кстати, было в ходу во время великих реформ 1860-х годов, использовал его и Петр Столыпин). Застой — не метафора, а реальное состояние страны, основной социальный контракт в которой описывался так: «Мы делаем вид, что работаем, вы делаете вид, что нам платите». СССР стал государством большой имитации всего. Цинизм пронизывал общество, «великие» стройки перестали мобилизовывать людей в поддержку режима. «Приезжай ко мне на БАМ, я тебе на рельсах дам», — вот и все отношение к советскому пропагандистскому пафосу.
Известен главный фактор, ослабивший Советский Союз, — высокие цены на сырье. Они позволяли не проводить реформы и затыкать продовольственные дыры импортом: новозеландское мясо давалось дешевле, чем отечественное. В результате СССР стал крупнейшим импортером продовольствия в мире: к началу 1980-х годов превышение импорта над экспортом составило более 15 миллиардов долларов; закупки зерна достигли к 1984 году 46 миллионов тонн по сравнению с 2,2 миллиона в 1970-м.
Однако главным было даже не это, а абсолютная неэффективность административной, нерыночной экономики. Проблема состояла в том, что она производила товары, на которые в большинстве случаев мог быть только искусственный спрос, — это одно из ключевых свойств плановой экономики. В результате рос так называемый неудовлетворенный спрос, то есть на те деньги, которые были на руках у населения и на его счетах в сберкассах, мало что можно было купить. Темп ежегодного прироста неудовлетворенного спроса к началу перестройки достиг 16%.
В 1980-е в самиздате ходила книга скромного сотрудника НИЭИ Госплана СССР Виталия Найшуля «Другая жизнь», в которой описывалось устройство невиданного типа экономики, где производится то, что нужно людям. Оказывается, так было можно!
Еще одно гибельное свойство советской экономики — ее предельная милитаризация. Большая часть экономики работала на войну. Колоссальный спад производства позже, в начале 1990-х, — это прежде всего обвал советского ВПК. Масштабы военных расходов и их доля в ВВП были засекречены в советское время. Но даже косвенные данные свидетельствуют о противоестественных перекосах: в 1970-е годы СССР производил в 20 раз больше танков, чем США. В высокой степени все это уже диктовалось не собственно военными нуждами, а необходимостью сохранять занятость на предприятиях. Страна, всю жизнь готовившаяся к войне, подорвалась на гонке вооружений, поддержке режимов-сателлитов и «братских» компартий.
Рассуждения о необходимости НТП — научно-технического прогресса — остались на бумаге, а на практике свелись к копированию западных технологий и изготовлению самых совершенных ракет вместо самых совершенных туфель, пушек вместо масла.
Но еще важнее экономики то, что называется «духовной сферой». В коммунизм уже никто не верил. Общество было демотивировано. Воровство и коррупция стали способами обустройства повседневной жизни, что соответствовало логике товарного дефицита (взятки в торговой среде и советский глагол «достать») и нерыночного производства. Точнее, это был так называемый административный рынок: по огромной стране разъезжали многочисленные снабженцы, обеспечивавшие свои предприятия комплектующими в логике «Ты мне — я тебе».
Диссидентское движение, оформившееся в 1965–1966 годах, находилось под жестким контролем, но, несмотря на волну репрессий и физический разгром в первой половине 1970-х, оказалось весьма влиятельным. По крайней мере, для продвинутых социальных групп и сформировавшегося образованного городского среднего класса. И подпольные антигосударственные группы больше не мечтали, как в 1950-е или начале 1960-х, о «подлинном социализме» — они хотели, чтобы советская власть исчезла. От 8 до 30 миллионов человек в разные периоды существования советской власти слушали западные радиостанции — и это ведь не только рафинированная интеллигенция. Особенно беспокоил КГБ тот факт, что «голоса» регулярно слушают учащиеся и студенты.
А конец 1970-х — начало 1980-х был отмечен и отнюдь не интеллигентскими беспорядками: хулиганские волнения в Новомосковске, антимилицейские выступления в Орджоникидзе (ныне Владикавказ), столкновения на этнической почве в Душанбе и даже бунт призывников в воинских эшелонах. Таков совсем не полный список проявлений протестной турбулентности.
Последним шагом Политбюро в пропасть стало начало Афганской войны. Никто не хотел, чтобы советские солдаты умирали в чужих горах за честь нескольких геронтократов и их менявшихся союзников. На Афганской войне СССР подорвался морально, как на гигантской мине, — о чем теперь многие забывают.
Потом, в начале 1980-х, началась «гонка на лафетах» — последовательные кончины генсеков Брежнева, Андропова, Черненко. Сейчас об этом тоже не принято вспоминать, но вся страна, а по многочисленным воспоминаниям партработников и самого Горбачева, вся партийная верхушка, ее «кровь и плоть» — секретари обкомов, — не просто хотела, она неистово жаждала перемен и нового лидерства. Аппаратная победа сравнительно молодого секретаря ЦК Михаила Горбачева над стариками была воспринята партией как счастье, а страной — с невероятным облегчением.
И первый шок: Горбачев говорил без бумажки.
Райский Александр Александрович: На то время, Перестройка казалось необходимым шагом для преодоления экономических и политических вопросов, которые могли бы сохранить элизию райского проживания в СССР. Народу Советского союза была важна стабильность в каждом дне. Государство стремилось поддерживать это, но не получилось "заехать в рай" просто на элизиях и перестройка не помогла.
Что конкретно хотели «перестроить»? Вместо социализма сделать капитализм?
Что точно не хотел перестраивать Горбачев, так это социалистические основы государства и общества. Он искренне верил в то, что в социализме кроются колоссальные внутренние резервы, и стоит их вскрыть, как открыли в 1960-е самотлорскую нефть, отправившую страну в застойный анабиоз, как все немедленно заработает. В кругу товарищей по Политбюро и спичрайтеров он не раз делился своими впечатлениями от работ Ленина, которые перечитывал: Горбачев искренне верил в социализм. «Больше демократии — больше социализма» — таким был его лозунг.
В идеологии он намеревался ослабить догматические вожжи и заново переоткрыть «хорошего Ленина» в противовес «плохому Сталину». Во внешней политике — завершить противостояние, прежде всего ядерное, с Западом. В экономике — придать ускорение экономическому росту.
Собственно, «ускорение» и стало знаковым словом ранней перестройки. Содержательно оно оказалось серьезной ошибкой — вместо минимального раскрепощения рыночных сил и придания относительной самостоятельности предприятиям хотя бы в рамках некогда захлебнувшейся косыгинской реформы началась безудержная накачка инвестициями нескольких секторов, в том числе и прежде всего машиностроения. Рост ускорился, только росло производство продукции, которая была не нужна потребителю. Бывает искусство для искусства, а есть производство ради производства.
Правда, спустя некоторое время Горбачев спохватился: июньский (1987 года) пленум ЦК обозначил начало попытки реальной экономической реформы. Правда, очень аккуратной и скорее не вполне рыночной, сводившейся к предоставлению предприятиям большей самостоятельности.
Взяв быстрый старт, такая реформа скоро предсказуемо затормозилась: она имела свои пределы в рамках социалистической экономики. Чтобы запустить реальный рынок, нужно было либерализовать цены и навести порядок в финансах, избавиться от дефицита бюджета и перестать накапливать внешний долг. На это не хватало политической воли, а жизнь экономики социализма заканчивалась: товары исчезали с прилавков, накапливалась латентная инфляция. Этот нарыв решился вскрыть только первый глава правительства России Егор Гайдар, когда Советский Союз уже распался.
"На самом деле ни кто ничего уже не мог перестроить, так как был упущен момент, и рычаги управления просто не слушались. Чиновники на местах понимали, что скоро СССР как огромной и страшной машины не будет, хотя до последнего создавали вид что верят и делают все возможное для развития СССР" - прокомментировал Райский Александр Александрович.
Комментарии
Отправить комментарий